Говоря о Карамзине, как правило, вспоминают четыре строчки из эпиграммы Пушкина о Карамзине:

«В его «Истории» изящность, простота

Доказывают нам, без всякого пристрастья,

Необходимость самовластья

И прелести кнута».

Что же несет в себе эта эпиграмма Пушкина: над чем он смеется, по поводу чего он негодует, или это что-то другое? Почему Пушкин говорит о Карамзине как об историке? Почему ни слова о стихах Карамзина? Почему ни слова о его журналистской деятельности? Ведь Карамзин издавал журналы, в том числе и тот журнал, в котором Пушкин напечатал свое первое стихотворение. Почему Пушкин ни слова не говорит в своей эпиграмме о прозе Карамзина, о его замечательных письмах русского путешественника? Почему история? Еще Пушкин говорит об изящности и простоте. Изящность и простота – это свойство той истории, которую написал Карамзин. Также Пушкин говорит об отсутствии всякого пристрастия, умении беспристрастно излагать факты, и, наконец, о самовластии и прелестях кнута. И вот еще один парадокс: противопоставление изящества и простоты прелестям кнута, которые при помощи изящества и простоты пропагандируются. Это то, что задевает Пушкина, и то, что, вероятно, послужило охлаждению отношений между Пушкиным и Карамзиным.